Впрочем, это праздное любопытство. Особенно в моем нынешнем положении. Пора браться за профессора.
Брукс сидел на холодном валуне, понурив перебинтованную голову. Снег покрывал его плечи и шляпу, отчего профессор выглядел неживым. Я отряхнул снег, приподнял Брукса за подбородок, заглянул в тусклые глаза.
– Вставайте, профессор! – сказал я. – Пора подлечить вам голову. Мою уже подлечили…
Он недоуменно уставился на меня, спросил:
– Что значит «подлечить»? Каким образом?
– При помощи ваших излюбленных артефактов.
– Не понимаю…
Я взъярился.
– А ничего и не нужно понимать, профессор! Делайте, что я вам скажу, и доживете до второго пришествия Ктулбы!
Брукс покачал головой.
– Не кощунствуйте, сударь, – пробормотал он. – Тем более в присутствии этого юного…
Я не дал ему договорить. Время дискуссий прошло.
Метель прекратилась. Небо быстро очищалось от туч. Луна Снег заливала окрестности призрачным сиянием. С минуты на минуту должны были показаться винтолеты. Я сгреб профессора под мышки, поставил на подгибающиеся ноги и повел к жертвеннику. Брукс не сопротивлялся, будто и впрямь был овцой, влекомой на заклание. Я же чувствовал себя жрецом, исполняющим жестокий, но необходимый ритуал.
Для того чтобы дать возможность нанитам поработать над профессором, я содрал с него шляпу и бинты. Рана снова начала кровоточить. Далее я поставил Брукса на колени и наклонил его голову к «алтарю». Профессор замычал, попытался вырваться, но я держал крепко. Молчаливые облепили его голову и мою руку. Брукс задергался еще сильнее.
– Терпите, магистр, – увещевал его я. – Можете считать, что сам Ктулба снизошел на вас…
…Блестящей в сиянии Снега шкуркой наниты сползли с профессорской головы, и больше ничего не нарушало мертвенного покоя камня. Я отпустил Брукса. Он медленно выпрямился, воззрился на меня безумными глазами. Осторожно пощупал макушку.
– Жнец! Не больно… И… – Он посмотрел на пальцы, которыми только что прикасался к несуществующей более ране. – И крови нет.
– Это все наниты, профессор, – сказал я. – Иными словами – микроскопические механизмы, созданные, если хотите, вашим Ктулбой как раз с целью заживлять поврежденное и устранять безнадежно мертвое.
– Но ведь это же сродни чуду! – воскликнул Брукс. – Вы не находите, господин Айрус?
– Пожалуй, – согласился я. – Один мудрец в моем мире как-то заметил, что на определенном уровне технология неотличима от волшебства.
– Замечательно сказано! – воодушевился профессор. – Увы, человеческая технология на Дожде еще очень далека от волшебной.
– Зато у вас полно нечеловеческой, – подхватил я. – И самое главное ее достижение, я имею в виду Великую Машину, мне еще не довелось увидеть. Если мы и дальше будем предаваться философии на такой холодрыге, то и не доведется…
Я осекся. В чистом, холодном воздухе явственно послышался звенящий гул. Винтолеты возвращались. Я поискал взглядом совенка. Мальчишка, нахохлившись, прислушивался к гулу винтов, держа арбалет на изготовку.
– Ты беги к своим, Ральф, – сказал я ему. – Спасибо тебе. Теперь мы сами…
– А мне зачтется, дядя дух, что я помог вам? – поинтересовался практичный совенок.
– Обязательно! – уверил его я. – Экзаменаторы будут просто в восторге от твоего поступка, парень!
Он деловито кивнул, сделал нам с профессором ручкой и радостно поскакал к пакгаузам, крыши которых смутно чернели внизу.
Хищный силуэт появился в прозрачном ночном воздухе, шаря щупальцами прожекторов по камням. Винтолет был один. Он шел низко, взметая лопастями снежные вихри. Гул становился все громче.
– Что вы намерены делать? – прокричал Брукс.
– Увидите! Главное – не вмешивайтесь! Повторяйте за мной!
Я принялся подпрыгивать на месте, размахивая руками. Профессор нехотя последовал моему примеру.
Разумеется, не было никакой гарантии, что вояки не шарахнут по нам из пулеметов. И если у меня был шанс увернуться от пули, то у Брукса – ни малейшего, но гораздо глупее было бы пытаться скрыться. Я рассчитывал, что армейские захотят захватить меня и профессора живыми. Это уже наученные жизнью чернознаменники залили бы все здесь напалмом, не пожалев даже магистра, а вояки Страны-под-Солнцем еще не сталкивались с призраками в ближнем бою.
Расчет мой оправдался. Винтолет прошел над нами, ослепил прожекторами, умчался к горам, развернулся, снова ослепил и начал снижаться. Он завис в нескольких метрах от неровной поверхности каменистого плато. Сдвинулась широкая дверь десантного отсека, и оттуда начали выпрыгивать солдаты в плащ-палатках и всенепременных массивных касках. Железноголовые…
Я поднял руки. Профессор – тоже. Нас мгновенно окружили дюжие молодчики. Меня обыскали, отняли автомат и «оборотень» – как будто я и без них не обойдусь, – пинком направили к винтолету. А мне только того и надо было.
К Бруксу отнеслись куда снисходительнее. Его даже обыскивать не стали. Взяли под локоток и повели. Меня – следом. У самого винтолета я сделал вид, что поскользнулся. Да так неловко, что сшиб несчастного профессора с ног. Солдаты бросились на меня: почувствовали, гады, – что-то здесь нечисто. Да только ничто им уже не могло помочь.
Я ускорился. Темные фигуры бойцов застыли в самых причудливых позах. Я отнял у одного из них автомат и хладнокровно расстрелял всех, кто носил каски. Меня заботили только две вещи: как не зацепить Брукса и как самому ненароком не обогнать пулю. Когда я вернулся в нормальное время, у винтолета, все еще висящего в воздухе на натужно ревущих лопастях, не осталось ни одного уцелевшего солдата. Я подхватил профессора, едва ли успевшего уразуметь суть происходящего, забросил его в отсек, запрыгнул сам. Бортстрелки встретили меня изумленными взглядами. К счастью, взгляды убивать не могли, а вот мой симбионт – мог. Покончив в две секунды с бортстрелками, я кинулся в кабину пилотов.